Артуа - Страница 108

108

Я рассчитывал, что сейчас предстану перед лицом местного стражьего начальства, но вышло совсем по-другому. Мы вошли в здание городской стражи, прошли по длинному коридору, спустились на несколько ступеней вниз, снова прошли по коридору, на этот раз полутемному.

С меня сняли прообразы наручников, охлопали одежду в поисках запрещенных предметов. Затем дверь узилища со скрежетом растворилась, и, получив дополнительное ускорение, я влетел в камеру.

Наверное, тот, кто ускорял меня при входе, рассчитывал, что я растянусь на полу. Нет, такого удовольствия мне удалось его лишить. У меня получилось приземлиться перекатом и вскочить на ноги, чтобы тут же присесть на корточки и схватиться за правый бок. Больно.

Но, по крайней мере, не пришлось вытирать ноги о полотенце, брошенное под ноги, так ведь положено?

Дверь, снова со страшным скрежетом, захлопнулась, звякнул засов, еще что-то проскрежетало, и я окончательно оказался там, где мечтал оказаться меньше всего на свете.

Да уж. В родной мне стороне Бог миловал от подобных приключений, так на тебе, оказался в узилищах здесь. Смешно? Нет, совсем не смешно. И еще очень больно, все там же, правом подреберье.

Все эти события произошли так быстро, что мне казалось, вот я разговариваю с Жюстином и сразу же, безо всякого перехода переместился сюда.

Со второй попытки мне удалось выпрямиться во весь рост.

Это трудно назвать тюремной камерой, по крайней мере, такой, какой я ее себе представляю.

Большое помещение безо всякого намека на мебель, с тремя забранными решетками окнами и высокими сводчатыми потолками. Человек тридцать лежащих, сидящих и бесцельно бродящих людей.

И вонь.

Вонь от немытых тел, гнилой соломы, отхожего места в виде дыры в полу, в самом дальнем от дверей углу камеры. Словно все мыслимые и немыслимые миазмы, имеющиеся в мире, собрались здесь для дружеской встречи. И не расстаются уже много-много лет.

Потом вонь не станет такой острой, я привыкну к ней и она притупится. В награду за это, ею пропахнет вся моя одежда. И я буду похож вон на того, что безучастно смотрит на меня, с всклокоченной бородой и волосами, свисающими сосульками с грязного лба и в одежде, похожей на затертую от долгого использования половую тряпку. И еще он чешется, просто яростно скребет тело под рубахой.

Часа не прошло, как я разговаривал с Жюстином, наследным принцем не самого маленького государства. Разговаривал пусть и не на равных, но вполне достойно.

И что теперь? И за что? И еще очень болит в боку. Болит так, что хочется упасть прямо на грязный вонючий пол и выть, выть не переставая.

Обращаясь ко всем, я поздоровался. Так принято, я знаю, хоть и у нас. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Пусть будет так.

Прошел к стене, той, что с окнами и уселся на корточки.

Долго я так сидеть не смогу, для этого нужен опыт, которого у меня нет. Но улечься на пол, покрытый тонким слоем грязной гнилой соломы, я не могу еще больше.

До вечера я мечтал о том, что сейчас проскрежещет дверь, меня вызовут местному начальству и все образумится. Ага, сейчас!

Вечером давали что-то теплое, должно быть местный чай, с куском хлеба, больше похожим на брусок глины. Но кружки у меня не было, а попробовать этот суррогат оказалось выше моих сил.

Время от времени по камере проходила троица людей, один впереди и два на шаг сзади него.

Шли они, абсолютно не заботясь о том, что могут наступить кому-то на ноги или даже на голову, и люди поспешно давали им дорогу, поспешно уползая в сторону. Тот, что шел впереди, был по-настоящему огромен. Сначала я даже подумал, что это Брой. Но нет, это был совсем не он. Брой производил впечатление неглупого мужика. А этот, этот бык, к тому же, несомненно, опоенный. Два его спутника были много меньше габаритами, но поглядывали на всех весьма дерзко, словно пытаясь нарваться на несогласный взгляд. Несогласный хотя бы тому, что при раздаче хлеба, они отломили у каждого часть его пайки.

Троица подошла ко мне и некоторое время, молча, рассматривала. Я же сидел с самым индифферентным видом, старательно их не замечая.

Одному из них приглянулась моя рубаха. Нет, он не потребовал снять ее немедленно, но не думаю, что мне осталось долго ее носить.

Всю ночь я мечтал о сахаре, всего лишь двух столовых, с горкой, ложках сахарного песка. Всего две ложки, и мне станет намного легче, боль уйдет, обязательно уйдет. В сахаре глюкоза, я не представляю механизм ее воздействия на клетки печени, но боль проходит, проходит всегда. Я еще не пробовал на себе этот способ, не было необходимости, но свято верил в него, особенно сейчас.

Под руку попался небольшой камешек, затем еще один. Ого, там, где стена встречается с полом, их целая россыпь. Наверное, камень, из которого делали кладку, крошится.

Всего час, с многочисленными перерывами, я потратил на то, чтобы оторвать подол рубахи. Рубашка была совсем новая, и я одел ее в первый раз, перед тем, как сойти на берег. Подарила рубашку мне Аниата, долго перебирая их и прикладывая ко мне, когда мы сидели в ее лавке. У рубахи замечательный малиновый цвет, красивая плотная ткань с отливом и большой, весь покрытый вышивкой, ворот.

Хрен ее получит тот, с длинным носом и бледной рожей, кто на нее так заглядывался.

А мне и без подола сойдет, просто теперь я ее в штаны заправлю.

Ночь прошла очень тяжело. Досаждала боль в правом боку, люди, спящие вокруг, только и делали, что храпели, бормотали во сне и выпускали газы.

Проворочавшись почти до рассвета, смирившись с грязным полом, я подгреб под себя кучку соломы и умудрился уснуть.

108