Кстати, с пивом теперь придется быть скромнее в желаниях. Как когда-то и у нас, оно считается плебейским напитком, пойлом для простолюдинов. Появиться где-нибудь на рауте благоухая изо рта запахом свежевыпитого пива… Ну, для меня это не встанет проблемой.
Горднер достал горсть монет, среди которых блеснуло немало золотых, полюбовался при свете новеньким золотым местной чеканки и громко спросил у хозяина, принимают ли здесь имперские деньги. То утвердительно пробурчал в ответ.
У меня сложилось такое впечатление, что Горднер специально провоцирует собравшихся здесь людей.
Блин, сплошь бородатые рожи, у корчмаря так вообще лопата. Петрушки на них нет со своим топором. Был у нас Никитка Кукурузник, Мишка Меченый, а тот, получается, Петрушка Брадобрей или Петер Цирюльник.
Пока эти типы лишь присматривались к нам, но если дело дойдет до серьезного, будет худо. Все-таки шпаги не то оружие, что эффективно в тесноте и против дубинок. Один удачный удар и конец лезвию, не рассчитано оно на такое. Хотя и против дубин есть своя техника, и Горднер что-то из нее мне показывал. Своеобразная техника, если переводить на более знакомое, то получаются скорее сбивы, чем жесткие блоки.
Ладно, посмотрим, что будет дальше. Вон Горднер вполне беспечно себя ведет. По-моему, его такая ситуация даже забавляет.
Подали трош, и я, наконец, отведал его. А что, вполне приятен на вкус, горяч, сладок и как раз по погоде. Горднер громко похвалил его, заявив, что во дворце герцога подают немногим лучше. Мне сравнивать трош было не с чем, но его вкус мне действительно понравился.
По лестнице со второго этажа спустилась молодая женщина. Была она весьма и весьма приятной наружности и рыжеволоса. Хороша Маша да Милана лучше, констатировал я. Только она может, чуть поведя плечиками, вздернув носиком и два раза хлопнув ресницами, сделать так, чтобы я потерял голову, готовый на все, что угодно.
Девушка уселась за одним из столов, тем самым, что стоял в дальнем углу, и что занимала местная лихая братва, оказавшись к нам в профиль. Черты ее лица пропали, растворившись в полумраке, но остался силуэт. Да уж, у нее не только наружность приятная, оказывается, в профиль это хорошо заметно.
Даже вспомнились строки из старинного романа: «…с хорошо развитой и устремленной в будущее грудью…».
Не знаю что относительно устремлений, но все остальное соответствует полностью.
Кстати, относительно силуэта, может быть мне действительно дагерротипством заняться или дагерротипизмом, как там правильно? А что, такое особых затрат, и прогрессорство налицо. У нас дагерротипы лет на полтораста позже появились. Ничего сложного, полированная серебряная пластинка, пропитанная парами йода, соленая вода да камера-обскура. Вот только экспозиции ждать долго, чуть ли не весь день.
Нет, наверное, на этом много денег не заработаешь. Мне же нужно много и сразу. Я не жадный, но вдруг у моей любимой запросы большие и мне придется соответствовать, хочу я того или нет.
А этот тип, Силуэт, надо же, по крайней мере, в два языка попал, во французский и в наш. Министр финансов Силуэт призывал экономить деньги, не к художникам за натюрмортами обращаться, а к фотографам. А ля Силуэт, смеялись парижане, отсюда и слово в этом значении пошло. Забавная история.
Очнувшись от размышлений, я обнаружил себя смотрящим на хозяина да еще с улыбкой на лице. Надеюсь, улыбка у меня правильная, иначе он черт весть что подумает.
Нет, как будто бы все как надо. Хозяин уронил свой взгляд в пол. Хотя что это значит, возможно, он только маскируется подлец и негодяй, чтобы выбрать момент и подло напасть. Переведя свой взгляд на Горднера, я обнаружил, что тот с интересом наблюдает за мной.
– О чем задумался, Артуа?
Что за глупая привычка у меня уходить в себя иногда даже на несколько минут. Сейчас перед Горднером неудобно. Случись что, а я где? Ладно бы, о чем-нибудь умном думал. Ведь о всякой же ерунде, полностью отключившись от окружающего мира, и устремив взгляд непонятно куда.
– Трош здесь вкусный, господин Горднер. Кстати, и дождь почти закончился.
Не дорос я еще до того, чтобы Горднера Эрихом называть. А дождь действительно заканчивается, это легко увидеть в расположенное рядом окно, через которое виден фонарный столб.
Расплачиваясь с хозяином, Горднер добавил к счету серебряную монету, прокомментировав это словами: за благоразумие. И тот лишь молча кивнул головой.
Когда мы, наконец, выбрались на клочок сухой земли, день давно приблизился к своему завершению. Этим клочком был островок с чахлой порослью редких деревьев посреди бескрайнего болота. Место крайне неудобное для привала и последующего ночлега, но выбирать не приходится, и радостно, что под ногами не чавкающая трясина, которая в любой момент может предательски провалиться, а пусть и такая, но твердая земля. Берег вот он, рядом, до него не больше пары лиг, но туда нам ходу нет.
Весь день мы пробирались этим болотом, держась вдоль береговой черты и старательно обходя подозрительные места, выглядевшие на мой взгляд совершенно также как и вся остальная поверхность вокруг.
Лошади по бабки проваливались в ненадежную твердь, а иногда и значительно глубже. Жара, миллиарды крохотных кровопийц, вгрызающихся в открытую плоть безо всякого предупреждения, зловонные испарения… было от чего отчаяться.
Мы шли вдоль берега не решаясь отдалиться от него вглубь этого ада, а параллельно нам, по берегу двигались люди, преследующие нас и не намеренные от этого отступиться.