Артуа - Страница 88

Я мельком взглянул на левый берег Сотры, тот берег, что мы совсем недавно покинули. Там, вдоль кромки воды, толпились кирасиры, и оставшаяся часть гвардии из охраны принца. Могу себе представить, что творилось у них на душе. В этом месте, даже недалеко от своего истока, Сотра была уже достаточно широка, и выражение их лиц разобрать было невозможно. Да и надо ли это?

Лодки, на том берегу имелись лодки и в них уже грузились. Чуть выше по течению Сотры расположилась деревня, чье название Шертулье легко можно перевести как Окунево. Вероятно здешние воды богатые на эту пусть и не самую вкусную рыбу. Отсюда и название.

Имперские деревни мудреными названиями не баловали.

Такие же Окуневы, Хомутовы, всякие Баклановы и всевозможные Петушки. Не сомневаюсь, что и эквиваленты Лоховым в названиях найдется достаточно. То есть корни в названиях деревень пользовались теми же понятиями, что и в родной мне стороне. Во время пути я развлекался тем, что старался перевести название деревень и сел. Если с ними это получалось легко, то названия городов, как правило, так просто не давались. Да и чего удивительного, ведь у нас все примерно так и обстоит.

Шертулье-Окунево – деревня рыбацкая и лодок там хватает. Возможно, чтобы вместить большую часть людей, оставшихся на противоположном берегу, пусть и без лошадей. Но на это нужно время.

Напавшие люди на нас не хуже чем мы понимали, что главное – это отрезать принца от парома.

И этим занялись всадники, выскочившие из густой дубравы. Но на пути у них встала гвардия, все три десятка ветеранов, успевшие переправиться на правый берег.

Напрасно я думал, что гвардия герцогства Эйсен это последнее пристанище стариков, перед тем как покинуть армию и уйти на покой.

Седоусые и седоголовые ветераны стояли насмерть. Узкий проход между берегом реки и кустарником не дал псевдоиндейцам развернуться в лаву, да и дистанции, чтобы набрать скорость им не хватило. Но всадников было много больше и именно на этом и строился весь их расчет.

Еще левее шла ожесточенная схватка кирасир с пешими воинами. Кирасир было меньше вдвое даже на беглый взгляд и все их преимущество заключалось в том, что они были верхом. Пехота ощетинилась штыками, а на их длине в этом мире не экономили. Да и залпом, тем, что она успела произвести, кирасиры получили чувствительные потери. Не смотря на это, кирасиры смогли вгрызться в левый фланг пехотного построения и сейчас пытались развить успех.

По парому продолжал метаться Горднер. До берега оставалось еще достаточно большое расстояние, а глубина начиналась у самого берега.

Но больше всего Горднера раздражал тот факт, что принц со своим ближайшим окружением принимал участие в битве вместе гвардейцами, вместо того, чтобы прорываться к парому.

И опять все ясно. Стоит только Жюстину попасть на паром и отойти достаточно далеко от берега, как ситуация измениться коренным образом. Это не война и напавшим на нас людям уже не надо будет так яростно атаковать защищавших наследника людей. И те получат возможность перестроить свои ряды таким образом, чтобы просто защищаться. Получат возможность для маневра, в конце концов.

Да и вряд ли напавшие на нас люди продолжат атаку, видя, что дело провалено.

Ненужное геройство со стороны Жюстина и благодаря этому погибнет много людей, а если они смогут достичь своей цели, то получится что совсем уж зря.

Когда паром, наконец, уткнулся в пристань, мы давно сидели на конях. Не сомневаюсь, что мы не стали дожидаться бы этого момента, но слишком уж круто берег уходит под воду, не оставляя мели ни единого шанса.

Ситуация к этому времени стала совсем критической. Число гвардейцев таяло прямо на глазах.

И Горднер повел нас туда, где все еще виднелся Жюстин в окружении последних своих людей. Нам удалось отбросить врагов назад, но ненадолго. И все это было зря.

Жюстин, вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и вернуться на паром, продолжал исполнять из себя былинного героя, способного в одиночку разогнать несметные полчища врагов. Напрасно Горднер орал ему, позабыв о всякой почтительности, все было тщетно.

А затем под принцем рухнула лошадь. Рухнула сразу, как подкошенная. Жюстин все же удалось спрыгнуть с нее, но сделал он это крайне неудачно. Когда наследник вскочил на ноги, то сразу же упал рядом уже с мертвым конем, умудрившись при этом сломать свою шпагу.

Таким я и подхватил его, сжимающего разряженный пистолет и обломок лезвия с богато украшенной рукоятью, брыкающегося и что-то орущего на незнакомом мне языке.

И я не придумал ничего лучшего, как броситься в кусты. Потому что возле парома уже орудовало немало всадников, таких же лохматых и нелепо выглядевших, как и их лошади, коротконогих и с несоразмерно большими головами.

Я рванул с Жюстином вдоль речного берега, поросшего кустарником до самой воды, а слева от меня поднималась высокая каменная круча.

Затем я долго пробирался густым подлеском, обливаясь потом под тяжестью этого недоделанного героя, который все еще продолжал брыкаться. Было очень жарко, пот заливал лицо, грудь, тек по спине, но самое страшное было в том, что и в паху было горячо и мокро. И больше всего на свете я страшился не того, что сейчас совсем рядом затрещат кусты и покажутся всадники на мохноногих конях, а то, что мокро там совсем не от пота.

Наконец я рухнул на поросшую жесткой колючей травой землю, все еще прижимая к себе Жюстина, и некоторое время не мог пошевелить ни одной из своих конечностей.

Когда мне все же удалось перевести дыхание, я осторожно посмотрел вниз.