К тому же его мучила одышка. Так я и не могу взять в толк, когда он успел простудиться. Не до такой же степени он изнеженный, чтобы из-за пары валяний в грязи лихорадку схватить.
Правда, был еще один момент, когда мы в ручей низверглись, прямо на его середине, где он имел наибольшую глубину. Примерно мне по пояс.
Вот там вода ледяная была, до сих пор ознобом плечи передергивает. Но у меня тогда больше шансов простудиться имелось, потому что я мокрый был как мышь, от пота, что струями по мне тек. Мы этот ручей дважды пересекали. Вряд ли их там два, что параллельно текут. Скорее петлял он.
И по кругу я не шел, направление четко держал, на гору, что на Эльбрус похожа. И еще на Милану. Не на саму Милану конечно, а на…. Не важно, в общем, на что именно. Вот на ложбину между ними я и держал курс…
Над входной дверью в дом лекаря действительно висел фонарь со стеклами зеленого цвета, незажженный по случаю еще не наступившего вечера.
А вот сам лекарь не понравился мне с первого взгляда. Наверное, из-за того, что первым делом он окинул нас взглядом, проверяющим нашу платежеспособность.
Мать твою, тут человеку плохо, причем очень плохо.
Чтобы сразу и окончательно не испортить с лекарем отношений, я отвел взгляд куда-то вниз и объявил, стараясь говорить спокойно:
-Деньги у нас есть. И их вполне достаточно для того, чтобы вы приступили к лечению незамедлительно.-
В какой-то степени это соответствовало действительности. Средства у нас были, пусть и не в звонкой монете. Оружие – вещь в этом мире дорогая. А его теперь хватало.
И еще. Имелись у Жюстина пару перстней, и, если удастся продать их хотя бы в треть цены, денег вполне хватит на перемену пола и останется еще достаточно много, чтобы накупить кучу соответствующих нарядов. Лекарю, конечно, кому же еще.
Меня так и подмывало сказать ему это вслух. Несколько в иной форме.
Ну не нравился он мне.
Перстни я заставил Жюстина снять, потому что при его нынешнем облике смотрелись они явно ворованной вещью. И все равно, лечения мы здесь не получили.
Когда я снял с Жюстина хламиду, не иначе как называемую ее прежним владельцем камзолом, лекарь увидел через расстегнутый ворот рубахи его грудь, покрытую мелкой красной сыпью.
– Фибус! – прошептал он, отшатываясь назад.
Значение этого слова я знал. Фибусом называли заразную болезнь, выкашивающую под корень население целых городов. В империи даже существовало проклятие – чтобы тебе сдохнуть от фибуса! Потому что от этой болезни умирали мучительно, и случаев выздоровления не было.
Жюстин вздрогнул, и выражение глаз его за все время нашего совместного путешествия стало очень тоскливым. Узнать о том, что болен неизлечимой болезнью, вряд ли это кому прибавит настроения.
Лекарь отступил еще на пару шагов, указывая дрожащей рукой на дверь. И Жюстин пошел к ней, опираясь на костыль, и на глазах его блеснули слезы.
Представляю его себе состояние. Оказаться вдали от всего привычного, лишиться любви и, в конце концов, узнать, что болен тем, от чего нет спасения.
Но этот лекарь, вот же мерзавец. Поставить вот так, сходу, такой страшный диагноз…
Ну и что, что красная сыпь. Да мало ли от чего она может появиться. От простуды, от отсутствия привычной ему гигиены, которой он напрочь лишен все последнее время. Да в конце концов, от аллергии на мое общество…
Дождавшись пока Жюстин скроется за дверью, я объявил лекарю, стараясь говорить вежливо и холодно, хотя внутри все клокотало:
– Если диагноз, что вы поставили, окажется ошибочным, умрете вы. И, хотя сделаете это не от фибуса, умирать будете не менее мучительно. И еще, поверьте на слово, это не пустые слова – подумав при этом, что мне совсем не составит труда сделать то, что я только что озвучил.
Пусть он тысячу прав как обычный человек, но он лекарь, доктор. И самое последнее дело поступить так, как он только что поступил. Потому что вытаскивать занозы и лечить насморк или запоры, разве для этого люди становятся врачами?
Лекарь снова отшатнулся, но на этот раз от того взгляда, что я его одарил, выходя.
Жюстин сидел на крыльце дома, прямо на ступеньках. На этот раз вздрогнул я, повстречавшись с ним взглядом. Потому что в его взгляде не было ничего, абсолютно ничего, сплошная пустота. Я ни за что бы никому не поверил, что такое возможно, если бы не увидел сам.
Затем он попытался что-то сказать, но я прервал его жестом, не загадка то, что сейчас услышу.
Что болезнь заразна и мне нужно держаться от него как можно дальше.
Что он благодарит меня за ту помощь, что я успел ему оказать. И то, что он не хочет медленно умирать, наблюдая за тем, как заживо сгнивает его тело. Это же так понятно.
Затем обратился к нему сам:
– Милорд, если вы не хотите чтобы я снова назвал вас генйтрумом, но на этот раз осознанно, думаю, что вам не стоит впадать в отчаяние раньше времени. Совсем не обязательно, что этот действительно сукин сын поставил правильный диагноз. И потом.
В тех краях, откуда я родом, эту болезнь лечат и лечат успешно. Ко всему прочему, изготовить такое лекарство достаточно несложно, нужны лишь необходимые ингредиенты.-
Конечно же, я лгал, насчет лечения болезни. Откуда бы взяться лекарству там, где о такой болезни даже не слыхивали.
Но своего я добился, в глазах его появился крохотный лучик надежды.
Чтобы добраться до дома знахарки, расположенному на самой окраине селения, необходимо повозка.
Крунстрилье вытянулось дугой вдоль берега Сотры, и окраину хорошо было видно. Далековато, если добираться на трех ногах.